Горегляд А.А.
Наваждение: рассказы, роман

ББК 84
Г68

Наваждение: рассказы, роман. – Тверь: ТО «Книжный клуб», 2010. – 240 с.

Генеральный директор – А.С. Полосков.
Технический редактор – Т.Ю. Саватеева.
Компьютерная вёрстка – А.Ю. Карасёва.
Корректор – С.В. Григорьева.
Дизайнер – И.Ю. Бодалёва.

Может, когда-нибудь в России наступят благословенные времена. Люди будут просыпаться со светлыми мыслями, станут верить в Бога, любить, улыбаться и помогать друг другу. Разве это трудно? Совсем нет!

Сегодня русских людей не любят нигде: ни в Польше, ни в Америке... Не удивительно! Из русских выбивали человека веками. Результат на лицах, именно о них пишет Анатолий Горегляд. Грустно? Ещё бы! Но имеем то, что есть.

Любезный читатель!

Эта книга посвящена хирургу с мировым именем, академику Российской академии медицинских наук Владимиру Петровичу Харченко. Некоторые фрагменты романа списаны с его жизни. Но основная сюжетная линия — вымысел абсолютный. Поэтому прошу не судить строго.

С низким поклоном, автор

СОДЕРЖАНИЕ

Рассказы

 

? Главное, чтобы войны не было!
? Пенсия.
? Белая шуба.
? Тяжелый случай.
? Кое-что из жизни людей.
? Секретарь райкома.
? Париж. Эйфелева башня.
? Тетя Паша.
? Сексуальный убийца.
? Прозрение.
? У каждого свое счастье.
? Случай из жизни.
? Месть.
? Однако обидно.
? Небожители.
? Наташенька.
? «Лето» Вивальди.
? Карась и пескарь.
? Поплачем?
? Последнее танго.

 

 

Роман

? Наваждение.

РАССКАЗЫ

ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ ВОЙНЫ НЕ БЫЛО!

Трамвай несся с бешеной скоростью и с таким треском, что казалось, рушится все кругом. Валерку словно парализовало. Он как бы прилип к рельсам, не мог двинуться, а только смотрел во все глаза на страшную железяку, что неслась прямо на него.

Вот они безумные глаза малолетнего верзилы, что крутит ручки адской машины. Он лыбится во всю пасть и тычет пальцем в окно. Рядом такие же свиные и довольные хари подростков-дегенератов. Они смеются и хлещут из бутылок пиво. Пиво! Палыч вздрогнул всем телом. Напрягся и в последнюю секунду отскочил в сторону, прижался к чугунной оградке, что отделяла проезжую часть от зоны отдыха Чистопрудного бульвара.

Железка пролетела мимо. Кто-то из разбитого окна помочился на бедолагу, кто-то лил, не жалея, пиво. Бросали бутылки. Звона битой посуды Палыч не слышал, но видел как те разлетались в пыль, разбиваясь о камни мостовой. А еще из трамвая неслись какие-то жуткие стоны и рев, больше похожий на звериный. Наверное, это были победные песни обезумевшей толпы.

Палыч вытер платком мокрое лицо, голову, выпрямился во весь рост, осмотрелся. Нет, это не сон и не кино. Все, как есть: на самом деле. По тротуару снуют кучки людей. У всех в руках или уродливые дубины, или металлические пруты. Бьют витрины магазинов и окна первых этажей. А еще – дым и гарь всюду. Горят дома. Вон за сквером раньше издательство было «Московский рабочий». Полыхает целиком: от первого до последнего этажа, и ни пожарных машин, ни милиции, никого. Горит себе в удовольствие на радость ликующей толпе. Народ смотрит, улыбается, поет песни, беснуется, и пьет, пьет, пьет... Магазин на самом углу. Из него выносят ящики водки, вина, ставят здесь же на тротуаре. Все, кто хочет, берут, сколько унесут. Как у Ельцина, помните: «Берите земли столько, сколько осилите!..»

Палыч с трудом перелез через чугунную ограду, поднял плечи, сильно сутулясь и не спеша направился в сторону метро. Здесь, в сквере, людей почти не было. Понятно. Здесь революционный массе делать нечего. На улице – другое дело. Не поднимая головы, краем глаза Валерка видел, как озверевшие подростки «вшлак» рубили крутые иномарки. Некоторые из них просто поджигали. Тоже симпатично. Этакий яркий и веселый факел в ноябрьских послеобеденных сумерках смотрелся совсем неплохо.

Холодный северный ветер раздувал костер. Получалось забавно, тепло, светло и весело. А еще пей, ешь, сколько хошь! Полный кайф!

То, что работает метро, показалось чудом. А вот что людей почти нет – настораживало. Ха, почти нет! В поезд, которого ждал минут пятнадцать, едва удалось втиснуться. В вагоне хоть топор вешай: накурено и смердит перегаром. А на Лубянке толпа вынесла его на улицу, почти на руках. Сопротивление было бесполезно. Это он понял сразу. Затопчут вмиг.

Здесь, на Лубянке, у Палыча нутро екнуло от восторга. Вот она русская пассионарность, которую воспел Гумилев! Вот оно необузданное творчество дикой стаи! Наконец прорвало! КГБ пылает огромным факелом. Из окон летят бумаги, стулья и даже... люди. Их криков и стонов никто не слышит. Заглушает нарастающий гул пожарища и рев безумной стихии. Вся Лубянка бурлит пьяной и озверевшей от безумного восторга толпой.

На другой стороне, напротив «Детского мира» с машины в микрофон вещал какой-то красноречивый соловей. Он говорил о том, что наконец критическая масса дошла до точки кипения. Что дальше терпеть произвол властей нет сил. Богатые, как и прежде, богатеют, бедные – беднеют! Пора положить конец безобразию. «Сегодня, – орал дальше незнакомый голос, – мы должны взять власть в свои руки. Мы сами будем решать, кому сколько положено. А тех, кто наворовал, немедленно на рею!.. Всех, без разбора! Мы отучим воровать народное и торговать национальным богатством в свой карман. Сегодня настал час "икс", – орал красноречивый. Если не сегодня, то уже никогда. Другого случая не будет. Нас всех перебьют, как зайцев. Поэтому не будем никого и ничего бояться. Это наша страна. Мы здесь на своей земле. И мы наведем порядок. Пей, ешь... А теперь все на Останкино. Заберем у власти их рупор. Посмотрим, что они смогут сделать без него».

Словно раскат грома прокатился по Лубянке. Так отреагировала толпа на призыв речистого. Палыч вдруг вспомнил девяностые годы прошлого двадцатого века. Тогда было примерно то же самое. Но сегодня мощнее, страшнее и серьезнее. Он поежился и начал потихоньку протискиваться сквозь толпу в сторону Маросейки. Народ двинулся в другую сторону, к Останкино. Палыч нутром чувствовал, туда нельзя. Так, как и в прошлый раз – в девяностые, все захлебнется. Будут трупы и аресты. Нет уж, извольте. Не по годам шалости. Пусть обкуренные и упитые юнцы беснуются в шальной истоме.

На него по-прежнему никто не обращал внимания. Народ ликовал, пел, целовался. Это был не пир во время чумы. Была чума вместо пира. За Политехническим стало свободней. А это что за странная картина? Дорогая импортная машина. Народ ее не крушит, а обступил, и все руки тянут. Подошел поближе. Оказывается, из открытых окон раздают деньги. Да не простые – зеленые! Деньги быстро кончились, и машина рванула в сторону. Успел заметить красный дипломатический номер и цифру «04». Известно, чье посольство. Именно дяди Сэмы суют свой длинный нос и высовывают уши из всех российских событий. Понятно, это их сфера влияния. Валерка усмехнулся. Их сфера влияния – весь мир. А сколько людей надо уничтожить в отдельно взятой стране – пустяки! Сколько надо, столько и уничтожат. Это их религия, их вера: они должны жить, а все остальные им подчиняться или умирать.

Вот и дворик на Покровке – уютный и до боли знакомый. Второй десяток лет Палыч ютится в так называемой творческой мастерской. Эту халупу – полуквартиру, полукоридор – получил еще при коммунистах. Когда работал в газете, «пробил» через Моссовет решение. При «демократах» оформил бросовые метры в собственность. Кое-как обустроил, поставил кровать, провел отопление, свет и стал жить. До этого жил то у жены – ныне покойницы, то у отца-старика. Двое взрослых детей к себе не пускали. Кому нужен старик, да еще такой сварливый и неуживчивый.

Палыч нащупал в темноте выключатель. Тусклый свет нарисовал скудную мебель, деревянную полуторную кровать, что занимала половину комнаты, небольшой столик.

Остальное было скрыто за перегородкой. Там и умывальник, и туалет, и кухня. Все, как говорится, в одном флаконе. Палыч тяжело вздохнул, швырнул затертую куртку на кровать, поднял голову и... увидел Ольгу.

— Фу ты, напасть. Оль, ты что ли?

— А то кто же, – молвила хрипловато-холодным голосом дама.

— Так мы ж тебя схоронили еще тогда, в девяносто шестом.

— Мудак ты, Палыч. – Дама улыбнулась и обнажила рот. Зубов не было. Была черная дыра-пасть.

Палыча затрясло. Хотел развернуться, убежать. Холодный голос пригвоздил к месту: – Не суетись, придурок. Вот так всю жизнь ты и пробегал. Теперь слушай, что скажу. Схоронили, верно говоришь, меня. Но только тело. А я, глупый, твоя любовь! А любовь не умирает... – Барышня разразилась диким смехом и затряслась, будто в припадке.

— Ну, хорошо, – проговорил совсем тихо Палыч, – а что ко мне-то пришла?

— Не к тебе, а за тобой. Скучно мне. Хреновый ты мужик. Но уж лучше такой, чем никакого. – Ольга кривлялась и пускала пар изо рта. Вдруг она начала приближаться к несчастному. Палыч хотел метнуться в сторону, не смог. В левой груди сильно кольнуло. Он громко вскрикнул и... открыл глаза.

За голым и грязным окном сиротливо качался дворовый полуслепой фонарь. Палыч лежал тихо, не шевелясь и не понимая, что происходит: где явь, где сон... В груди продолжало колоть так, словно металлический гвоздь-трехсотку вогнали под лопатку. С трудом дотянулся до ночника, включил. Так же, не поворачиваясь, нащупал таблетки, выдавил штуки три на ладонь и швырнул в рот. В давно немытом стакане оставалось с вечера немного воды. Вполне хватило запить лекарство. Теперь только покой! Через полчаса отпустило.

Палыч, скрепя и охая, поднялся, навестил туалет, умылся. Потом сварил яйцо в «мешочек», как учила жена-покойница. Откушал его с хлебом и чаем. Потом быстро оделся и заспешил к метро. При входе, как всегда, человек пять милиционеров. Рядом собака. Палыч поежился, вспоминая ночной кошмар. Да хрен с ним, со сном! Жизнь берет свое! Сегодня зарплата! Валерка работает охранником в бюджетной поликлинике. Двенадцать тысяч платят раз в месяц. Деньги не малые. А прибавь сюда еще пять тысяч пенсии – и совсем красота! Правда, на лекарства много уходит. Бесплатные, конечно, как пенсионеру дают. Но их или нет в аптеках, или нет от них толку. Так что приходится покупать импортные, на свои. А это – ползарплаты отдай. А еще за свет, за воду, за газ заплати... Ну, на круг остается тысяч пять-шесть. Не беда. Если с умом да по скромному – на яйца, хлеб и чай хватит. А больше-то зачем? Главное, чтобы войны не было, да от революций подальше. А остальное осилим! Ни мериканцы, ни немчура, ни узкоглазые нам не страшны. Одна беда – вот сердечко стало все чаще шалить. Оно огорчает. Говорят, в больницах на сердце операцию делают. Но денег – тыщу берут. Это в зеленых. А где же их взять, те зеленые? Это только во сне мериканцы их раздают. А в нормальной жизни что-то не слыхать про это. Да хрен с ними, с мериканцами!

— Поднакоплю тысчонок пятнадцать да брошу работу. Буду спать да по Чистопрудному скверику гулять. Может, сердце и отпустит. – Палыч потянул на себя тяжелую бюджетную дверь районной поликлиники. В нос ударил привычный запах лекарств, пота и грязи. Палыч улыбнулся и широко переступил массивный порог родного учреждения.

Подмосковье, декабрь 2009 г.